Сияя улыбкой, Борг открыл дверь полицейского участка. И первое, что он увидел, была постная физиономия сержанта Глума, печально глядевшего в окно.
— Вам не нравится весна? — инспектор бодро подошел к страдальцу. — Или какие-то неприятности?
— А-а-а, — безнадежно махнул рукой Глум, — псих один замучил.
— Кстати! — еще шире улыбнулся Борг. — Вот вам свежий анекдот про психов. Из кабинета психиатра выходит пациент. Тут же туда вбегает взволнованная жена больного.
— Инспектор, ну что с моим мужем? — спрашивает она.
— Не волнуйтесь, он абсолютно здоров!
— Да, но вчера он пришел домой и сообщил мне, что все собаки идут по улице под раскрытыми зонтиками.
— Ну и что? — удивился врач. — Разве вы не помните, какой тогда был ливень?
Глум очень внимательно выслушал анекдот, но даже не улыбнулся. Казалось, он пытался отыскать в этой бородатой шутке решение какой-то трудной и серьезной задачи.
— Вам легко смеяться, — проскрипел он, с завистью глядя на лучезарно улыбающегося Борга, — а на меня тут одно глупое дело повесили.
— О-о! — обрадовался Борг. — Обожаю глупые дела! Это последнее прибежище профессионалов. Ну-ка, рассказывайте!
— Да все очень просто, — вздохнул Глум, — и в то же время загадочно. Недалеко отсюда, на улице Опавших листьев, живет один полубезумный поэт Мандель Штамп. Как нам удалось выяснить, три дня назад он отнес свою новую "гениальную" поэму "Настоящер" в редакцию солидного литературного журнала. Какой-то сотрудник редакции бегло просмотрел "шедевр" и сказал, что журналу "это" не подходит. Разъяренный поэт удалился, держа под мышкой рукопись. После этого он засел в своей "мастерской" — этакой маленькой квартирке, в которой он творит или приходит в себя после отказа в очередной редакции. И надо же было так случиться, что вчера тот самый литературный консультант, который отверг "Настоящера", проходил под окнами Штампа. Обрадованный "гений" высунулся из окна второго этажа и плеснул на лысину обидчика кипятком, который у него случайно в этот момент оказался под рукой.
— И попал? — нахмурился Борг.
— Нет, промахнулся, но немного обжег руку критика. Взглянув вверх, бедняга увидел злорадную физиономию поэта, который уже закрывал окно. Мгновенно все поняв, он ринулся наверх и через две секунды ломился в дверь безумца. Тот, конечно, не открывал, но, к счастью, по улице как раз проходил сержант Гризли из нашего участка. Услышав шум, он поднялся по лестнице и заставил — таки Манделя открыть дверь. Как ни странно, тот был спокоен и на все обвинения только загадочно улыбался, а затем и вовсе сказал, что он тут ни при чем и что у него, дескать, есть алиби.
- Tо есть, — не понял Борг, — какое еще алиби в такой ситуации?
— Этот самый Штамп заявил, что его каморка абсолютно пуста и воду он никак не мог вскипятить. И действительно, вся его квартирка — это одна комната, в которой есть только стол с огарком свечи, стопкой листов с текстом злополучной поэмы да шариковой ручкой, стул и умывальник. Больше никакой мебели и посуды, лишь на полу циновка. Так что ему не только не в чем вскипятить воду, но даже некуда ее налить. Пришлось отпустить поэта, хотя ошпаренный критик в ярости рвал и метал. И дело, стало быть, не закрыто.
— А мог он выбросить кружку или чайник на улицу? — поинтересовался Борг.
— Исключено! — отрезал Глум. — Мы обшарили тротуар под окном мастерской. Ничего. Он не успел бы ничего выбросить и на лестницу.
— А почему, собственно, этот ваш Штамп не держит в мастерской мебели? И зачем ему свеча? — снова улыбаясь, спросил инспектор.
— Этот псих уверяет, что вещи мешают ему "парить над землей на крыльях поэзии". А трепещущее пламя "порождает в его уме возвышенные образы".
— Мне кажется, он не такой уж и псих. Во всяком случае, его алиби не очень убедительно. Он запросто мог вскипятить воду и без чайника...
Что имел в виду инспектор Борг?